Москва: +7 495 234 4959 Санкт-Петербург: +7 812 740 5823 Лондон: +44 (0) 7384 418877

Валерий Зинченко об основных причинах банкротств

Череда экономических кризисов и снижение объемов инвестиций в реальный сектор российской экономики не могли не сказаться на количестве банкротств и корпоративных конфликтов. Последние годы их количество неизменно остается на высоком уровне и точно существенно не снизится. При этом все более весомую роль в них играют госбанки и силовые структуры, а юридические битвы идут не cтолько в арбитражах, сколько в уголовном поле.

По данным сообщений арбитражных управляющих на Федресурсе, количество банк­ротств в России в первом полугодии 2019 года снизилось по отношению к аналогичному периоду прошлого года на 8,2%. Банкротами признаны 8083 компании. При этом по итогам 2018 года в двух столицах число банкротов увеличилось, в Москве — на 4, а в Петербурге — на 6,6%.

Почти половина новых банкротств в первой половине 2019 года пришлось на две отрасли — торговлю (27,4% от общего количества) и строительство (20%), сообщал ранее Интерфакс. «Небольшие торговые компании не выдерживают конкуренции с крупными сетями, а что касается строительства, то снизившийся рост цен на жилье уже не скрывает неэффективность управления у многих игроков, и они вынуждены уходить с рынка», — объясняет профессор НИУ ВШЭ — Санкт-Петербург Александр Скоробогатов.

Впрочем, снижение числа банкротств в начале года не должно вводить в заблуждение, уверены эксперты. Сроки конкурсного производства за последние годы неизбежно росли, а на 30 июня 2019 года в стадии конкурсного производства находится 33 868 российских компаний, следует из расчетов аналитической системы «СПАРК-Интерфакс». Годом ранее их было на 3,5% меньше.

При этом статистика личных банкротств переживает взрывной рост. По итогам 2018 года число банкротов-россиян выросло в полтора раза — с 29,8 до 44 тыс. человек, говорится в совместном исследовании Объединенного кредитного бюро и Федресурса. Петербург и Ленобласть с показателем 2358 неплатежеспособных должников заняли по числу банкротов-физлиц почетное второе место, уступив только столичному региону.

Основная причина стабильно высокого числа банкротств — затянувшийся экономический кризис, который уже не выдерживает реальный сектор экономики, а вслед за ним многие коммерческие банки, кредитовавшие российские компании.

«Несмотря на то что в этом году мы наблюдаем относительную стабилизацию после падения последних трех-четырех лет, бизнес просто может не дождаться многих позитивных подвижек, о которых заявляют в Минэкономразвития и которые заложены во внесенный в Госдуму проект бюджета, — отмечает директор Института нового индустриального развития Сергей Бодрунов. — Закредитованность населения не позволяет обеспечить потребительский спрос, который стал бы катализатором для секторов недвижимости, торговли и промышленности. Вместе с отсутствием реальных институциональных изменений это создает такой пресс на бизнес, который он зачастую не в состоянии вынести».

Опрошенные журналом «Эксперт Северо-Запад» юристы утверждают, что практики банкротств и корпоративных споров только растут, как и количество юристов, в них задействованных. По оценке управляющего партнера «ДювернуаЛигал» Егора Носкова, в северо-западных регионах России ежегодно банкротится несколько сотен компаний. Такой же порядок цифр приводит глава бюро юридических стратегий LegalToBusiness Светлана Гузь.

Сложности в экономике неизбежно провоцируют конфликты между собственниками компаний. Когда бизнес идет хорошо и приносит прибыль, делить ее легко и приятно, добавляет Егор Носков. Однако проблемы с экономикой проектов все чаще приводят к возникновению у собственников вопросов, что делать и кто виноват. А споры, например, о том, кто и сколько будет довносить средств в уставной капитал, чтобы удержать бизнес на плаву, могут уже стать причиной полноценных корпоративных конфликтов.

На рынке происходит настоящий расцвет банкротств и неисполнения обязательств. Конфликты обостряются, а стороны все менее щепетильно выбирают средства.

«Мы видим, что сейчас на рынке происходит настоящий расцвет банкротств и неисполнения обязательств. Конфликты обостряются, а стороны все менее щепетильно выбирают средства», — добавляет Егор Носков.

Практика банкротств и корпоративных конфликтов однозначно растет, отмечает управляющий партнер коллегии адвокатов Pen & Paper Валерий Зинченко. По его словам, основной причиной стал не только дефицит ликвидности, спровоцированный крымскими событиями в 2014 году и последовавшими за ними волнами санкций, но и пока еще невысокая бизнес-культура самих отечественных предпринимателей. «Многие предприниматели не справляются с работой в текущих экономических условиях: уходят в банкротство, пытаются выжать из компании максимум, выйти в кэш. Это неизбежно провоцирует конфликты как внутри компании, так и за ее периметром», — отмечает он.

В пользу банков

Банки-кредиторы стали одной из основных сил во многих корпоративных спорах. По словам Валерия Зинченко, еще десять лет назад кредитные организации занимали скорее выжидательную позицию, а теперь их тактика стала значительно агрессивнее. Если сейчас в бизнесе разгорается конфликт, банки не склонны тратить много времени на поиск сложных решений. Зачастую публичные разногласия между акционерами уже являются неформальным поводом для требования досрочного погашения кредита. Формальные же поводы при турбулентности «конфликтного» бизнеса попросту изыскиваются или моделируются банками. Не останавливает финансистов и тот факт, что закредитованный бизнес может довольно быстро скатиться в банкротство. «Банки, сознательно или нет, применяя свои инструменты, все активнее выступают в корпоративных спорах на той или иной стороне», — заявляет Валерий Зинченко.

При этом инструментов у банков более чем достаточно, сходятся во мнении юристы. Следуя все более строгим нормам Центробанка и пытаясь снизить свои риски, финансовые организации постоянно ужесточали условия кредитования. В результате получить крупный корпоративный кредит без широкого набора залогов и личных поручительств практически невозможно. Если же заемщик по объективным или субъективным причинам допустил просрочку, банковским «проблемщикам» действительно очень просто пойти по агрессивному пути.

В судебных спорах законодательство и правоприменительная практика зачастую стоят на стороне банков. Восстановительные процедуры — финансовое оздоровление и внешнее управление — применяются только в 2% случаев, при этом 80% из них все равно достигает конкурсного производства. Кредиторы же хотят вернуть деньги любым путем — дисконт, реструктуризация, уступка права требования, перевод долга на финансово устойчивую компанию. Механизм же, позволяющий должнику объявить мораторий на выплату долгов, в российском законодательстве отсутствует, а предусмотренные законом процедуры предполагают переход должника под контроль кредиторов. Если кредиторов не очень много, то убедить их в возможности оздоровления еще можно, однако, если реестр большой и в его составе много небольших кредиторов, вероятность оздоровления стремится к нулю.

И в отношении бенефициаров компаний российские суды в последнее время занимают гораздо более суровую позицию, отмечает Светлана Гузь. В частности, им очень сложно доказать, что при осуществлении своей деятельности бенефициар и поручитель, если это не одно и то же лицо, не составляли группу. Впоследствии на этом основании велика вероятность получить отказ во включении в реестр кредиторов либо стать «зареестровым» кредитором. Аналогично дело обстоит с акционерными займами на развитие компании. Если один из акционеров кредитовал компанию, которая затем по каким-то причинам оказалась в процедуре банкротства, то его шансы остаться за реестром сегодня высоки, тогда как еще два-три года назад это была обычная для арбитражной практики история.

Инициаторами большинства уголовных дел являются предприниматели, которые и пишут заявления в правоохранительные органы. Это все напоминает размахивание дубиной в стеклянном доме, который такого погрома часто просто не выдерживает. 

Вполне работающим инструментом стала и субсидиарная ответственность. По статистике, которую приводит Светлана Гузь, число заявлений о привлечении к субсидиарной ответственности контролирующих лиц во втором квартале 2019 года выросло на 25,6%, по сравнению с тем же периодом прошлого года. За второй квартал 2019 года суды удовлетворили 418 заявлений к 555 ответчикам. Общий размер субсидиарной ответственности вырос в 2,1 раза, до 79,5 млрд рублей.

У банкиров своя правда. Банки не ведут себя агрессивно — они работают по 230-ФЗ и соблюдают внутренние нормативные документы, отмечает начальник отдела по работе с проблемными активами Северо-Западного филиала банка «Открытие» Ирина Неретина. По ее словам, возможно, ощущение «агрессивности» связано с тем, что многие банки стали четче относиться к соблюдению формальностей и перестали закрывать глаза на какие-то нестыковки в бизнесе своих клиентов. «Скажем, та же практика личных банкротств однозначно показывает, что основная часть дел инициируется самими проблемными заемщиками, а не кредитными организациями. Нам далеко не всегда выгодно обращать взыскание на залоги. Подобные меры всегда следуют за переговорным процессом, и мы стараемся найти компромиссное решение, но таким компромиссом не может быть просто списание долга», — говорит она.

Методы работы банка с проблемным заемщиком зависят от самого заемщика, отмечают и в пресс-службе банка непрофильных активов (банк «Траст»). «Если должник занимает конструктивную позицию, направленную на минимизацию потерь, то возможно мирное урегулирование ситуации. Договориться всегда выгодней и должнику, и кредитору. Активное же противодействие вызывает аналогичную ответную реакцию банка, который приступает к взысканию задолженности. В итоге противостояния деятельность должника чаще всего останавливается», — прокомментировали в пресс-службе «Траста».

В «Трасте» также не считают, что вектор поведения банков изменился и они стали вести себя более агрессивно. Банкиры отмечают, что первый шаг в большинстве случаев за должником, и именно должник определяет характер своих последующих взаимоотношений с банком-кредитором. По их словам, агрессивные меры применяются только к тем заемщикам, которые решили не платить по долгам и «отбиться» от требований банка.

Подобного мнения придерживается и Светлана Гузь. «Актуальность поговорки о том, что худший сон банкира — это остаться с залоговым активом, пока никто не отменял. И, по нашей практике, банки обычно не спешат рубить с плеча, а стараются до последнего момента вести диалог с заемщиком или его бенефициаром, найти выход и реструктурировать. Тут много зависит от персоны заемщика и его готовности пойти на компромиссы. Если он готов, то и финансисты идут навстречу, если нет, то включают карательные меры», — говорит она. Гораздо хуже, по ее словам, дело обстоит с мажоритарными кредиторами в лице налогового органа — если с банкирами все же можно разумно договориться, выстроив план оздоровления, то позиция налоговиков одно­значно становится жестче день ото дня.

Обострение отношений между банкирами и заемщиками не могло не сказаться на падении объемов корпоративного кредитования. И юристы, работающие с банками, и сами банкиры признают, что в целом в банковской системе произошло ужесточение кредитной политики. Кроме того, с рынка ушли кредитные организации, которые вели слишком рискованную политику. 

«Мы консультируем многие банки и знаем, что на практике компании чаще всего обращаются за кредитами, если у них нет возможности вести бизнес и развиваться «на свои». Те, у кого такая возможность есть, видят все риски и предпочитают не занимать, даже в ущерб темпам развития бизнеса», — отмечает Светлана Гузь.

«Безусловно, некоторые громкие споры между кредиторами и заемщиками влияют на работу клиентских подразделений. Но в сегодняшних условиях каждый владелец бизнеса перед принятием решения о получении кредитных средств должен объективно понимать все факторы риска возможного невозврата, проводить анализ рынка и выбирать кредитную организацию с хорошей деловой репутацией для долгосрочного сотрудничества», — говорит Ирина Неретина. 

Из арбитража к следователю

Уголовные дела возбуждались в ходе корпоративных конфликтов с того момента, как такие конфликты начали возникать, — с начала 1990-х годов. Но в последние пять лет без них не обходится практически ни один корпоративный спор. Неважно, разбирательства ли это бывших партнеров по одной компании, попытка недружественного поглощения, конфликт заемщика с кредитором или спор с налоговиками.

В своем докладе президенту России уполномоченный по делам предпринимателей Борис Титов отмечал, что против предпринимателей возбуждено порядка 200 тыс. уголовных дел. Уполномоченный по защите прав предпринимателей в Петербурге Александр Абросимов говорит, что число жалоб предпринимателей на необоснованное уголовное преследование в этом году сильно выросло. Если за девять месяцев прошлого года поступило 95 обращений, то за аналогичный период этого года — уже 126. А вот количество жалоб на необоснованное заключение под стражу, начиная с 2018 года, существенно снизилось.

Чаще всего предприниматели жалуются на необоснованное изъятие и длительное удержание имущества организаций, неоправданное применение в отношении них мер уголовно-процессуального принуждения, невозбуждение либо затягивание сроков возбуждения уголовных дел и непринятие мер по изобличению виновных в преступлении лиц, несмотря на наличие достаточных и очевидных данных о его совершении. «Большую тревогу вызывает и практика возбуждения уголовных дел в отношении предпринимателей по «налоговым» статьям без проведения глубокой аналитической работы и подготовки заключений со стороны налоговых органов. При этом даже в случаях, когда такая работа проведена и выводы свидетельствуют в пользу предпринимателя, уголовные дела органами следствия не прекращаются», — сетует Александр Абросимов.

Еще пять лет назад правоохранители гораздо аккуратнее относились к тому, чтобы «влезать» в корпоративные отношения. Тогда можно было получить обвинение в предвзятости и использовании уголовных механизмов в решении коммерческих вопросов. Да и возможности силовиков были чуть более ограничены, например, только нарабатывалась практика квалификации преступлений в корпоративной сфере по самой «предпринимательской» статье УК 159-й — «Мошенничество».

«Сегодня же возбуждать уголовные дела и проводить расследования может МВД, СК и даже ФСБ. Такая межведомственная «конкуренция» ведет только к увеличению риска давления на бизнес, поскольку ни в законе, ни в ведомствах нет единого взгляда на то, что является настоящим мошенничеством, а что — ошибкой в предпринимательской деятельности», — подчеркивает старший юрист уголовной практики «Егоров, Пугинский, Афанасьев и партнеры» Андрей Тузов.

Инициаторами большинства уголовных дел являются предприниматели, которые и пишут заявления в правоохранительные органы, отмечает Егор Носков. «Это все напоминает размахивание дубиной в стеклянном доме, который такого погрома часто просто не выдерживает. Забавно, что в абсолютном большинстве случаев такие радикальные меры, как возбуждение против оппонента уголовного дела, не приносят искомого результата, а только развязывают всем участникам спора руки на не менее жесткие шаги», — говорит он.

Российский бизнес, еще десять лет назад предпочитавший все спорные ситуации разрешать по английскому праву в зарубежных юрисдикциях, постепенно отказывается от этой практики в пользу российских судов.

Подливает масла в огонь изменение законодательной базы и расширение подследственности составов. Например, вместе со 159-й статьей все активнее возбуждаются дела по 201-й статье — «Злоупотребление полномочиями», по которой состав преступления можно найти в работе любого топ-менеджера. Это накладывается на невысокий уровень подготовки следователей, расследующих экономические преступления. Председатель петербургской коллегии адвокатов «ЮрКонсалт Интернешнл» ЕрланКасенов отмечает, что часто они не способны отличить предпринимательский риск от преступных намерений. Вместе с формальным подходом, когда факты дела подтягивают под состав статьи, и нежеланием следователей закрывать дела, чтобы не портить статистику, это осложняет положение предпринимателей, оказавшихся под следствием.

Пока снижения числа заявлений на возбуждение уголовных дел против предпринимателей не предвидится, уверены адвокаты. В том числе и потому, что уголовное расследование дает несравнимо большие возможности по давлению на компанию или ее владельца. Помимо очевидной угрозы подследственному в виде СИЗО или тюремного срока, уголовное дело дает максимально широкие возможности по аресту и последующему взысканию имущества, говорит Андрей Тузов. Если гражданский или арбитражный суд будет разбираться в том, стоит ли накладывать арест, то в рамках уголовного дела, по словам Андрея Тузова, достаточно ходатайства следователя и показаний одного-двух человек, более 90% таких заявлений удовлетворяются. При этом гражданский суд ровно по этому же вопросу может отказать во взыскании, но оно все равно будет наложено. Кроме того, уголовный процесс позволяет искать и арестовывать активы должника за рубежом.

«Заказные» и «приказные» уголовные дела как элемент давления в корпоративных конфликтах давно не являются новинкой в России, применяется весь спектр экономических статей Уголовного кодекса, но при этом нужно признать, что дополнительный соблазн или повод использовать в качестве инструмента уголовную дубину создает и сам бизнес, замечает Валерий Зинченко. «Если без должной юридической осмотрительности, а иногда попросту юридически безграмотно ведешь дела или настраиваешь бизнес-процессы, например в вопросах налогов, беспорядочен в выборе контрагентов, не нужно удивляться возникшим претензиям ФНС, а вслед за ними возбужденному уголовному делу. Бизнесмены очень часто сами дают в руки потенциальных оппонентов мощное оружие, будь то государство или бизнес», — рассуждает он.

«У любого процесса есть две стороны, — соглашается ЕрланКасенов. — Сейчас на бизнес оказывается беспрецедентное давление. Но в какой-то степени именно из-за этого давления многие сомнительные схемы, используемые предпринимателями, отходят в прошлое».

Как снежный ком

Избежать большей части конфликтов, особенно в условиях турбулентности в экономике, абсолютно точно не удастся, уверены эксперты. Если два предпринимателя решили поссориться, они сделают это вне зависимости от того, какие акционерные соглашения и в каких юрисдикциях они прописывали раньше.

«Конфликты чаще всего возникают в ситуациях, когда одна или обе стороны просто недоговороспособны и принимают эмоциональные решения, такие как написание на партнера заявления в полицию. Людям свойственно ссориться, не слышать друг друга и совершать неадекватные действия, которые потом только нарастают как снежный ком», — отмечает Егор Носков. 

Однако ряд потенциально спорных моментов, максимально детализированные акционерные соглашения, в которых прописаны такие важные составляющие, как объем инвестиций, механизмы решения спорных вопросов, в том числе выход партнеров из бизнеса, все же способны снять многие вопросы.

Примечательно, что российский бизнес, еще десять лет назад предпочитавший все спорные ситуации разрешать по английскому праву в зарубежных юрисдикциях, постепенно отказывается от этой практики в пользу российских судов. Даже несмотря на откровенное недоверие к отечественному судопроизводству, арбитры в Лондоне или Стокгольме также зарекомендовали себя не с самой лучшей стороны: разбирательства там могут тянуться годами, а стоимость процесса для каждой стороны — превышать 10 млн долларов.

«Все чаще российский бизнес сталкивается в лондонских судах с явным непониманием не столько нашей ментальности, сколько отечественных экономических реалий. И если в рамках спора передавать на разрешение иностранного суда срочные вопросы — привлечение инвестиций, заемных средств, назначения директората, то бизнес может просто не дожить до решения», — комментирует Валерий Зинченко.

Не лишним будет и максимально подробный и регулярный юридический аудит, который позволит снизить риски негативного сценария как для компаний, так и для их бенефициаров во всех плоскостях права — от гражданской до уголовной. Такие мониторинги позволяют выявить существенные риски в работе бизнеса и взаимоотношениях собственников и своевременно их устранить.

Источник