Колонка Вадима Клювганта о новых обвинениях в «ингушском Болотном деле»
Все большее распространение получают случаи, когда власти объявляют преступным правомерное публичное поведение (стоял рядом с митингом, пытался вырваться и избежать незаконного задержания и избиения, вышел в пикет, опубликовал некий текст или сделал репост). Так происходит в Москве, Ростове, Пскове. Эти случаи активно обсуждаются в СМИ, интернете, на митингах. Общество бурлит и справедливо негодует.
Но есть одна история из того же ряда, о которой странным образом почти не говорят и не пишут, хотя произошла она раньше всех упомянутых, а масштаб бедствия там существенно больший. Это «ингушское болотное дело», по которому преследуются и находятся под стражей десятки людей: от самых уважаемых старейшин до молодых людей, по воле случая оказавшихся на месте мартовских протестных акций в Магасе.
Это был протест против действий властей, оскорбивших людей и пробудивших их гражданское самосознание:
отмена прямых выборов главы республики, манипуляции с республиканским законом о референдуме и изменением границ. Тысячи людей вышли тогда на улицу, а мирный митинг протеста подвергся жестокому силовому разгону без какой-либо разумной причины и необходимости (чтобы не сказать — в провокационных целях).
В результате — широкомасштабные уголовные преследования, поводом для которых стало то, что «57 представителей власти испытали физическую боль, но не получили телесных повреждений» (так сказано в обвинении), а у десяти оказались «телесные повреждения различной тяжести» (в основном не повлекшие расстройства здоровья).
Помимо уголовного дела «о призыве к массовым беспорядкам» и «применении насилия к представителям власти», расследование которого с массовыми и грубыми нарушениями ведет огромная следственная группа федерального уровня, налицо и весь остальной набор репрессивных действий: преследование местных полицейских, отказавшихся применять силу к участникам мирного протеста, журналистов и правозащитников, поиск руки и денег «заграницы».
Но среди всего этого разнообразия особо выделяется такое репрессивное ноу-хау, как полностью фантазийная конструкция обвинения в тяжком преступлении, когда придуманы не только юридические оценки, но и само деяние. И как придуманы!
Банального зла — искусственной криминализации действительно имевших место правомерных действий — здесь оказалось мало.
Очевидно, по причине отсутствия вообще каких бы то ни было действий тех, кто является главной целью преследования. Очевидно также, что это слишком заметные, известные люди, чтобы приписать им брошенный в полицейских предмет, толчок или даже какие-то выкрики.
Выход нашли в фантасмагорической конструкции: они якобы «организовали применение насилия». С позиции уголовного закона организатор преступления — это идеолог и руководитель преступных действий. Для авторов этого обвинения, от закона весьма далекого — это (далее цитаты из обвинения) «уважаемые представители престарелого возраста» и другие люди, своим «высоким авторитетом в обществе, стойкими убеждениями и решимостью их отстаивать», а также самим фактом нахождения на месте событий создавшие другим участникам митинга, «попавшим под влияние их общественного, политического либо религиозного авторитета», …«психологическую мотивацию» (!) для причинения тех самых «физической боли и различных телесных повреждений» напавшим на мирный митинг бойцам Росгвардии.
Еще раз, своими словами и близко к тексту: «организаторы применения насилия» обвиняются не в том, что они били или толкали полицейских, призывали или посылали кого-то это делать, указывали участникам протеста, кого именно из росгвардейцев подвергнуть насилию и какому (как должны были бы, по идее, действовать организаторы подобного преступления, если бы они были).
Нет, они обвиняются буквально в том, что обладают высоким авторитетом, стойкими убеждениями, которые решительно отстаивали там, на площади в Магасе, подавая личный пример остальным. Ну и, конечно, в том, что убеждения у них неправильные: они не соглашались с действиями главы республики, считая их предательскими по отношению к жителям и вредящими им, испытывали к нему недобрые чувства, упоминали (разумеется, «в целях возбуждения агрессии») о депортации ингушского народа с исторической родины и об остающихся неразрешенными проблемах административно-территориального устройства.
Именно так, по сути, описана «организация применения насилия» в обвинении, предъявленном председателю Совета тейпов ингушского народа Мальсагу Ужахову. В этом же обвиняются и остальные лидеры протеста и моральные авторитеты, среди которых Ахмет Барахоев, Муса Мальсагов, Барах Чемурзиев и другие. Наказание за такое «преступление» — до десяти лет лишения свободы.
Этот же высокий авторитет раз за разом приводится следователями и судами как причина содержания людей, в том числе пожилых и нездоровых, под стражей. И в самом деле: разве можно им быть на свободе с таким-то авторитетом и с такими убеждениями?!
На фоне поразительного отсутствия общественного интереса и внимания к этой отнюдь не локальной истории маски в ней сброшены окончательно. Политический характер преследования не ретушируется видимостью наличия криминальных действий, как в других упомянутых делах, — напротив, он демонстрируется открыто, в назидание всем. Никакие фактические обстоятельства даже не пытаются притягивать и интерпретировать в подтверждение обвинения.
«Сигнал» яснее некуда: высокий авторитет в обществе в сочетании с несогласием с властью, активным оппонированием ей — по нынешним параноидально-репрессивным стандартам это состав преступления и одновременно отягчающее вину обстоятельство.
Каким будет следующее пробитое дно?
Вадим Клювгант, адвокат, партнер, соруководитель уголовно-правовой практики